Жизненный выбор «за компанию»

 или

Человек без дня рождения

«Чистота – залог здоровья, порядок – прежде всего!» - кто из нас не помнит это, ставшее крылатым, выражение из детского мультфильма «Сказка о белой льдинке»? Соблюдение чистоты во многом зависит от каждого из нас, но существует служба, которая, по роду своей деятельности, беспокоится о санитарном состоянии предприятий, организаций, и каждого из нас. В нашем городе Кировске – это санитарно-эпидемиологическая станция, и наш сегодняшний герой – врач по гигиене труда, Окорочков Николай Петрович, поделившийся с нами воспоминаниями из своей жизни.




«Мурашки» из детства…
«Вы знаете, а ведь я, получается, жил во время двух войн, - начинает рассказ Николай Петрович. – Только вот Великую Отечественную войну я почти не помню. Почему-то отложилась в памяти весна 1943 года, когда на нашу землю пришли советские танки, и так ярко блестели на солнце, что это невозможно было не запомнить. Мне тогда было всего два года от роду. Через Орловскую область - место моего рождения, как раз проходила Курская дуга. По рассказам матери, когда приходили немцы, мирное население эвакуировалось, так как начинались сильные бои. Конечно, никто никого не вывозил, люди уходили сами - кто с тачками, пешком, кто как мог. Мать помнила, как я, совсем маленьким, прятался в окопах, и во время бомбежек, бывало, вылезал и полз неизвестно куда. Во время обстрелов гибли мирные люди, мои родственники, двоюродные братья тоже погибли. Помню, у нас рос большой тополь – он весь был изрешеченный осколками. Вы знаете, я начинаю воспоминать, и как будто «мурашки» по коже, волнение…», - делится Николай Петрович.
Жилось трудно. В семье Окорочковых было восемь человек, шестеро сыновей, пятеро братьев маленького тогда Коли. Отца под Кёнигсбергом сильно ранило в голову и бедро, он два года провел по госпиталям и пришел с войны инвалидом. Послевоенные годы были голодными, люди ели с огорода лебеду. Ярким воспоминанием из детства осталось передвижное кино в соседней деревне. Коле запомнился первый фильм, который он посмотрел - «Чапаев», который, в некотором смысле, потряс нашего маленького героя. В те времена был «киношник - человек, который по всем деревням возил и показывал фильмы. В деревне Окорочковых школы не было, а в соседней деревне была начальная, и в зданиях школы показывали кино. «Зрители» лежали на полу и с интересом смотрели фильмы. «В то время вообще мало, чего было. В школьной библиотеке начальной школы была тоненькая стопка книг, и книги были как тетради – тонкие. Но и те выдавали, как поощрение. Если ты не успевал по предметам, книг не получал. Первой книгой, которую мне дали прочесть, был рассказ «Желтопузик», - с улыбкой вспоминает Николай Петрович.
В родной деревне Какурино было 50 домов, она находилась от города Орла в 50-ти километрах. Коля ходил в школу в соседнюю деревню, где и отучился с 1-го по 4-й классы. «Деревенька эта жива и сейчас, - рассказывает Николай Петрович. - Я последний раз там был в 1987 году, на похоронах мамы. Тогда продали наш дом вместе с дорогим мне альбомом. Я, когда служил в армии, сильно подружился с калмыками – парнями из Калмыцкой АССР (Автономная Советская Социалистическая республика – примечание) Ставропольского края. Мой друг Фёдор хорошо рисовал и оформил мне к дембелю (демобилизация после прохождения срочной службы – примечание) альбом, поместил туда все армейские фотографии. Были там фото и школьного детства, где я сидел, завернутый в большую фуфайку. Но так получилось, что, после смерти мамы, брат продал наш дом вместе с этим альбомом. Сейчас у меня нет никаких фотографий из детства и юности».
Каникулы в школе у Коли были не такими, как в современных школах, а в связи с наступлением весеннего таяния снега и половодья. Как только этот период наступал, в соседнюю деревню по обычным проселочным дорогам добраться было невозможно, и ученики добирались до школы пешком, ежедневно преодолевая расстояние около шести километров (равно расстоянию от города Кировска до поселка Донецкий – примечание). В местностях Колиного детства были большие луга, которые во время половодья невозможно было перейти. Талой водой заливало мосты, жизнь почти замирала в данный  период года. Сосед, дом которого был крайним в нашей деревне, зажигал шахтерскую лампу и шел по дворам, будил учеников. Все собирались и шли в школу.

Не по-детски взрослые шалости
«В детстве я курил. Тогда курили все. И в начальных классах я курил такие «злые» табаки, в сравнении с которыми нынешние сигареты – просто травка. Табак я воровал у отца. Помню, табак рос у нас на огороде. Когда он вырастал, отец его сушил, потом корни перетирал в ступе, а листья резал, как капусту. Сигарет тогда не было, все – домашний самосад. И мы с малых лет приобщались к таким вещам. Родители нас, конечно, гоняли, но дети есть дети, тем более, в послевоенный период. К тому же, считалось, что если ты не куришь, ты – «белая ворона», - улыбается Николай Петрович.
Николай Петрович показывает на левом запястье татуировку. Вспоминает, что в пятом классе мальчишки, собравшись, смеялись – вытерпит ли он?  Нашему герою тогда было лет 12. И он, и все его товарищи написали в тату свои имена. Так на левой руке возникла надпись «Коля. 1941». Друг Николая на всю ладонь написал «Вася». Николай Петрович вспоминает «орудия» татуировки – спичка, две иглы, тушь. Потом свежая «надпись» распухала, воспалялась и болела. «Пришла наша «какуринская» банда после тату в школу. Директор был, как сейчас помню, Александр Васильевич Бычков, подошел к нам и говорит: «Что ж вы сделали? Ну, что, я не знаю, что ты – Коля, а ты – Вася?». И мне стало стыдно. Взял я и добавил на своем имени пару палочек и получилось «Валя». А теперь у меня спрашивают: «А кто такая Валя?», – смеётся Николай Петрович.

«Крёстный отец»
В комсомол Николай вступил в 1955 году. «У меня ведь не было дня рождения, – делится воспоминаниями наш герой. - Все метрики пропали во время войны, возможно, сгорели. Мать сказала, что родился я в рабочую пору. А рабочая пора – это время, начиная с посева и заканчивая уборкой урожая. В комсомол тогда вступали в марте месяце. И вот, 12 марта, заполняя анкету для вступления в комсомол, я написал эту дату как день рождения. Как раз, получается, мне исполнилось 14 лет. Так день вступления в ряды ВЛКСМ (Всесоюзного Ленинского Комитета Союза Молодежи – примечание) стал днем моего рождения. Я шел вступать в комсомол пешком, около 12 километров, в село Маховое, в райком комсомола. Меня напугали, что по той зимней дороге бегают дикие звери, и я, пока шел, очень боялся. По этой длинной дороге был всего один «перевалочный» пункт – деревня Брянцево, а так – степь и поле, поле и степь. Вступление в комсомол тогда считалось большой честью и гордостью. Недостойных – тех, кто учился на двойки, например, в комсомол не брали».
На детство свое Николай Петрович не обижен, и с теплотой о нём вспоминает. В его детстве не было ни коньков, ни лыж, ни салазок. Лыжи ребята сами делали из деревянных досок. Тогда были корзины - круглые, плетеные из хвороста, и технология изготовления санок была проста - сначала кидали коровий навоз, потом поливали водой, потом снова настилали, из корзин-плетушек делали настил, всё это застывало – получалась ледяшка, и с бугра – только снежная пыль вокруг! Всё в деревне делали сами, из природного материала. В школу ребята иногда ездили на лошадях. Чтобы не идти шесть километров пешком, просто залезали на любую лошадь из табуна, и ехали. В детстве, особенно летом, в деревне все, включая детей, работали. Скирдовали сено, снопы ржи, пшеницы. В 1956 году, когда Никита Хрущев решил накормить Россию кукурузой, её стали сеять. До этого времени в деревнях вообще ничего не знали об этой культуре. Николай Петрович вспоминает, что кукуруза, в основном, не вызревала. На специальных «ташкентских боронках», на лошадях, опахивали поля и после этого кукуруза была отменная – высокая, сочная, но использовали её для силоса. С кормами было очень плохо. Сена не хватало,  были случаи, когда по весне коровы просто падали на ноги от голода. Уже с марта месяца скот кормили соломой, а с появлением кукурузы стали делать силос и давать коровам.

Строптивый характер
После окончания семи классов Николай заявил отцу, что учиться больше не будет! Мама имела один класс образования и могла только расписываться, а отец у мальчика был грамотным на деревне человеком, хотя и имел четыре класса образования – всем писал заявления, прошения, жалобы и прочие бумаги. Люди приходили к нему.
«У меня был тёзка – Окорочков Николай, только я – Петрович, а он – Григорьевич, - с улыбкой вспоминает Николай Петрович. - В школе к нам по отчеству не обращались, и я был Николай первый, а он – Николай второй. Как цари. Так вот, Николай второй после окончания семи классов пошел в плугари. Отец у него был трактористом, а Николай сидел на плуге, регулировал глубину сошника плуга. Иногда чистил плуг. И хвастал, что такие трудодни зарабатывает, так много ему хлеба дадут! Вот я и подумал – зачем учиться? Отец взял ремень… и я отучился в школе-восьмилетке. Учиться было очень трудно, еды было мало, и восьмой класс я не окончил – меня оставили на второй год. Тогда обучение в восьмом – десятом классе было платное. Семилетнее образование было обязательным и бесплатным. Отец сразу не узнал, что меня оставили на второй год, и вскоре я снова стал настаивать, что не обязательно оплачивать учебу – я больше учиться не буду. Отцу снова пришлось взяться за ремень… Хотя деньги тогда были никак нелишними, он оплатил мою учебу, и я стал учиться дальше». Об отце Николай Петрович вспоминает с теплотой и благодарностью: «Отец был потешным рифмоплетом на деревне. Мать мою звали Еленой, так отец порой подшучивал: «Я умру, а ты, Аленка, не забудь, напой теленка». Веселый был мужичок, прошел войну, вернулся инвалидом. Но и, находясь в госпитале на лечении, умудрялся шутить. Госпиталь был в Мелитополе, и отец вспоминал, как его вывозили под гроздья винограда. Говорит, я лежал под виноградом и ел его, наслаждался, ведь в нашей деревне никто даже не представлял себе, как он выглядит».
Нужно заметить, что талант «рифмоплетства» передался из детства, от отца, и нашему герою. Умение сочинять искрометные строки пригодилось Николаю в течение всей жизни – начиная от школы и заканчивая организацией досуга с приятелями в зрелом возрасте. Особо дороги самому автору стихотворения о шахте и тревожном времени Чернобыльской беды. Некоторые из них мы предоставляем вниманию нашим читателям.
А ветерок весною веет,
И суетится он не зря,
Огромным пламенем алеет
Рассвета майского заря.
И облака спешат из ночи
Навстречу первому лучу,
Я утра этого кусочек
В забой с собою захвачу.
О шахте… Май 1964 года.

Полесье. Дни далекого апреля.
Смертельный саван
на много верст окрест.
То «мирный атом»
полыхал во чреве
Реактора Чернобыльской АЭС.
Мы были первыми
от той большой страны.
Единым организмом в том аврале.
Мы были там,
где быть с тобой должны.
И место, где нам быть,
увы, не выбирали.
И, вспоминая тех,
кто вновь Европу спас,
Мы замолкаем,
и в траурном молчании
Мы слышим голос тех,
кого уж нет средь нас.
Живите, здравствуйте,
мои однополчане.
К годовщине ликвидации аварии на ЧАЭС в 1986 году.
 «Судьбоносный» макет
«Сейчас я думаю – какие все-таки педагоги бывают…  Учился я тогда без интереса, через силу. В восьмом классе по стереометрии (раздел геометрии – фигуры в пространстве – примечание) учительница попросила меня изготовить макет луча и плоскости. Я из фанеры все вырезал, определил специальный угол, и сдал макет на проверку. У меня по геометрии были сплошные двойки – тройки, а здесь вдруг ставят мне пятерку. И мне вдруг стало так стыдно за мои двойки! С того момента, я настолько увлекся геометрией и решал задачи каким-то неестественным путем, по-своему. Стереометрия «потянула» за собой алгебру. По литературе я начал писать на учеников эпиграммы, видимо, у меня это было от отца – он писал стихи. Учительница по литературе заметила это и предложила писать мне стихи в газету. Так я и стал писать, потом организовал в школе литературный кружок. Когда был экзамен на аттестат зрелости, собирали учительскую комиссию, в которой была учительница химии из моей «семилетки». Выпускной экзамен по химии я сдал на пятерку, и учительница недоумевала – как я мог стать таким прилежным учеником. В аттестате зрелости у меня была только одна тройка по немецкому языку.
После окончания «десятилетки» из деревни, где я жил, никуда нельзя было уехать. Чтобы уехать, нужно было иметь паспорт, а паспорта тогда не давали, и в деревне их не было ни у кого. Нужно было что-то придумать. И мне помог отец. Он сказал, что был в селе Маховом и слышал, что идет набор для обучения шоферов для армии. «Езжай в Орёл учиться на шофера», - напутствовал меня отец. Я поехал, подделал временную прописку и пошел работать грузчиком на базу «Горпищеторга» в Орле. Спустя время, отец мне сообщил, что в нашей деревне один шофер уходит работать на другую машину, и позвал меня на его место. В Орле меня шофером не взяли – я тогда только окончил обучение и, видимо, несолидно выглядел. А в деревне мне сразу дали ЗИЛ, я на нём возил бензин. Приходилось сложно. После «хрущевских» объединений колхозов расстояния были от одного края до другого 50 километров, и если в дороге попадешь под дождь – останавливались и никуда больше не ехали, пока не распогодится. Один раз приезжаю утром с рейса – а у меня повестка в армию».
Школа жизни
Армия всегда была хорошей школой жизни для молодых парней. А для нашего героя она стала еще и школой познания. Кроме своей деревни и города Орла, парень ничего не видел. Николай Петрович вспоминает, что, когда их, призывников, построили на сборном пункте в Орле, один худенький паренек шел сзади и слезно просил взять его служить – у него болела мать, и ухаживать за ней было некому, поэтому его и не брали. А он так хотел служить! Тогда это было почетно. Нас, призывников, посадили в «телятники» и повезли. «Вижу – едем мы на юг – через город Батайск (город в Ростовской области РФ – примечание), - делится воспоминаниями Николай Петрович. - Потом проехали Армавир, Грозный. Интересно было наблюдать за переменой климата, ведь мы выезжали, когда у нас дома уже лежал снег и стояли морозы, а здесь – люди ходили легко одетыми. Когда въехали в горы – только огоньки наверху мелькали. Потом проехали Баку, Ереван. От Еревана в 17 километрах, в городе Эчмиадзин, был расположен наш зенитный полк, куда я и попал. Город этот был в семи километрах от турецкой границы. В нашем комплексе были современные на тот момент радиолокационные станции. В армии были зимние квартиры, где были казармы и столовые. «Дежурством» назывался летний вариант, там были палатки, где мы готовили свои зенитные расчеты. Если над Турцией поднимался самолёт, нас поднимали по тревоге, и мы занимали свои позиции, где и находились до полного отбоя.
Служил я три года и три месяца. Наша служба припала на время событий на Кубе (Кубинская революция — вооружённая борьба за власть на Кубе, начавшаяся 26 июля 1953 года и закончившаяся 1 января 1959 года победой восставших – примечание). Нам объясняли международную обстановку и спрашивали, кто желает быть в интернациональных войсках. Желание изъявили все, но нас туда не взяли, потому что у нас были очень громоздкие орудия, станции орудийной наводки и прочая аппаратура.
До службы в армии я не знал, что такое море. На зимние учебные стрельбы мы все три года ездили в Очамчиру (город в Абхазии – примечание) и там я впервые увидел море, а летом там был просто рай – мы купались, загорали. Служилось нам в целом, неплохо. У нас не было страшной дедовщины. Был своеобразный ритуал - вновь прибывших били ложкой по животу – считалось, что он так принял присягу, было такое «посвящение», а кто упирался – того били кружкой. Молодых называли «салагами», но, все равно, это было не так оскорбительно».
Шахтёрский край
После службы в армии Николай Петрович уехал на шахты Донбасса. В городе Донецке жил его старший брат, и Николай работал крепильщиком на шахте Абакумова (также «Посёлок шахты имени Е. Т. Абакумова») — микрорайон на западе города Донецк, названный в честь советского деятеля угольной промышленности Егора Трофимовича Абакумова – примечание). Наш герой вспоминает, что в те годы печатался в газете – писал стихотворения, участвовал в литературном кружке, жить было интересно. На тот момент у парня был паспорт сроком на пять лет. Дело в том, что в деревне паспорт получали только с разрешения председателя колхоза. Но, уходя в армию, паспорт необходимо было сдать. А Николай не сдал. В противном случае, вернувшись из армии, парень из колхоза уже не выехал бы – не выпускали. Тогда было такое время, когда многие хотели выехать, а колхозу нужны были рабочие руки. Все сверстники Николая, которые служили в армии, остались в деревне. «На Донбассе жилось как-то весело – я вспоминаю эти времена как праздник, - рассказывает Николай Петрович. - Работал я добросовестно, меня заметили. Начальник участка, узнав, что я поступил в медицинский институт, негодовал, что я не захотел продолжить шахтерскую стезю».

Выбор судьбы «за компанию»
«Мы с друзьями жили в шахтерском общежитии, и они несколько лет подряд поступали в медицинский институт. Поступить тогда было очень тяжело. И вот они уговорили меня за компанию попробовать поступать. Один из них не поступил, а мы со вторым приятелем поступили – он с третьего раза, а я с первого. Помню, что мы работали, отпуска не было, и экзамены сдавали во вторую смену. Сочинение написали, я хорошо сдал химию, и осталась одна физика. Я, как обычно, приехал ко второй смене, а к тому времени сократилось количество абитуриентов и всех объединили в одной смене, о чем я не знал. И так получилось, что сдавал экзамен я один троим экзаменаторам. Честно говоря, задачу я решить не смог, и меня спросили «в лоб» - что поставить – тройку или четверку? Я согласился на тройку и мне объяснили, что, если бы я попросил четверку, мне бы поставили двойку. Тогда, при поступлении, учитывался стаж, а у меня было три года армии и полтора года шахтного стажа. Так я и поступил в медицинский, на санитарно-гигиенический факультет», - вспоминает Николай Петрович.
Распределение после обучения в институте было по всему бывшему Советскому Союзу – в Мурманск, Западную Украину, Среднюю Азию. Приятель Николая уехал на Сахалин, а наш герой, опять, получается, схитрил. Во время обучения Николай женился, и жену направили в город Попасная, в железнодорожную больницу. Николая Петровича хотели направить в Славяносербск, но он попросился поближе к жене, выбор пал на небольшой городок Кировск. До этого момента об этом шахтерском городе Николай Петрович ничего не знал. И надо же было такому случиться, что, по приезду, он чисто случайно встретил в Кировске своего хорошего друга, который работал на шахте «Голубовская» проходчиком, и прожил у него первое время около месяца. В Кировск нашего героя распределили в санитарную станцию врачом по гигиене труда, и в этой должности он проработал до пенсии.

Немного о личном…
«С женой я познакомился во время обучения в институте. Уже работая в санстанции, я перетащил её в Кировск из Попасной. Мне здесь, хоть и «со скрипом», но дали квартиру. По правилам того времени, молодому специалисту в течение шести месяцев обязаны были предоставить жилье. Я жил в общежитии шахты «Голубовская», время шло, у нас родился сын, и я написал заявление на расчет, указав, что условия не соответствуют нормальному проживанию. Я к тому времени нашел место работы в Луганске и, действительно, думал уезжать, но мне быстро дали квартиру в Кировске. Жена моя, Окорочкова Лилия Андреевна, работает и сейчас в поликлинике, окулистом. Познакомились мы в читальном зале студенческого общежития. В те времена тоже были девушки «легкого поведения», курящие, а я выбирал больше скромную. Моя будущая жена была скромно и просто одета, вела себя спокойно, и я так её выбрал для себя. У нас сын Сергей. Он тоже работал на шахте, потом, по окончании Стахановского института, работал в НИИ (научно-исследовательский институт – примечание)», - рассказывает Николай Петрович.
Военное лихолетье
«Я помню энтузиазм кировчан, когда проводился референдум 11 мая 2014 года. В нашей городской гимназии было очень много людей, настолько много, что казалось - что-то случилось. Когда начались обстрелы города, наш дом каким-то чудесным образом уцелел. Перед домом снаряд попал в комплексный центр предоставления социальных услуг, потом – в котельную, расположенную в нашем дворе, где остался стояк газовой трубы. Этот стояк снесло, и газ под высоким давлением «свистел» в течение часа. А следующий снаряд перелетел через наш дом и попал в здание гимназии. Единственное - от взрывной волны вылетели окна, - вспоминает непростой период Николай Петрович. - Первое время мы спускались в подвал, а потом уже не стали. Что касается здания нашей санитарной станции, снаряды упали с обоих торцов, по бокам. Вылетели стекла, и взрывной волной подняло и опустило крышу. Помню, после обстрела я подошел, увидел военных-ополченцев, они ходили вокруг здания. Я попросил их не выключать насос – на дворе стоял ноябрь 2014 года, было холодно, а здание без окон. Оказывается, не было напряжения, но они успели спустить из системы воду. Я тогда был на пенсии и уже не работал, но бывшие мои коллеги уговорили меня вернуться на работу – врачи, в основном, выехали, и работать было, по сути, некому. Работу начали с утепления здания. Забивали окна всем, что попадется под руку – доской, фанерой. Я, честно признаться, думал, что отопительную систему мы уже не восстановим. Я знал, как она работает, посмотрел – из батарей вылетели пробки. Тогда денег не было вообще, никому не платили, мы, если что-то нужно было купить, приобретали все сами. Вот и пробки эти тоже купили сами. Я поставил их, включил – заработало наше отопление, стало теплее и уютнее. На крыше от сильного ветра полетел шифер. Покупали за свой счет и шифер, и нанимали машину для подвоза – помогла нам Елена Анатольевна Шевцова, директор коммунального предприятия «Коммунальник». Мы сами, со сторожами, поднимались на крышу, клали шифер, но все получилось, так до весны и дожили».
В здании санитарной станции в 2014-м году находились ополченцы. Оргтехника вся была вывезена, обе машины были забраны для военных действий, впоследствии одна из них сгорела, а вторую привезли на буксире и вернули персоналу. Без транспорта работникам санстанции обойтись было невозможно – они с большим трудом восстановили эту машину уже в начале 2016-го года. 
Поначалу в Кировской санэпидстанции было семь человек – в том числе, сторож, бухгалтер, шофер, санитарка из дезинфекционного отдела – люди, которые остались. В довоенный период по штату было 50 человек. В 2012 году произошла реорганизация санитарной службы, когда Кировскую санстанцию объединили с Первомайской. После этого кировская лаборатория почти не работала, все оборудование перевезли в Первомайск, а в Кировске работало человек десять, не больше.
Николай Петрович рассказал о проблемах с водоснабжением в те нелегкие дни: «В Кировске проблемы с водой были всегда. Но во время боевых действий её совсем не стало, и нам, для наших производственных нужд, воду завозил водоканал. Была у нас оказия, когда в здании санстанции воды не было вообще, хотя в городе она шла. Мы решили посмотреть, что у нас с трубой, которая входит в здание – открыли, вырезали кусок – а она забита шлаком практически полностью, куда же там течь воде? Короче говоря, заменили трубу полностью на новую, пластиковую, и сейчас у нас вода идет даже тогда, когда её нет у других. Все это тоже делали своими усилиями, сообща. Мы долго ждали помощи от нашего водоканала, но они никак не могли привезти из Алчевска эту трубу, и мы вышли из положения сами. Помню, я сам лично купил 60 метров этой трубы в магазине, и все сделали сообща. Как говорится, хочешь сделать – найдешь возможности, не хочешь – найдешь причину. После реорганизации мне предложили работу в Первомайске, но ни я, ни моя жена не посчитали это решение разумным, я отказался, а через два года обстоятельства заставили меня снова выйти на работу».
Николай Петрович работал врачом по гигиене труда с 1980 года, когда окончил институт, и по 2012 год. Здания санэпидстанции были в разных местах нашего города. В 1970-м – за зданием швейной фабрики, потом – на улице Строительной, рядом с сегодняшним детским садом №5, где ранее было шахтно-строительное управление, а с 1998 года сотрудников перевели на улицу Циолковского, где санитарно-эпидемиологическая станция находится и сейчас. Ранее в здании санстанции находился детский сад №38, туда ходил и сын нашего героя. И, на то время, садик был очень даже хорошим – теплым, уютным, но потом начали строить современные, благоустроенные детские сады, по типовым проектам, и детей перевели в новые здания.
В обязанности врача по гигиене труда входит контроль санитарно-гигиенического состояния предприятий и организаций города, а точнее, надзор, ведь сотрудники санстанции выполняют санитарно-эпидемиологические надзорные функции. «Когда я приехал на Донбасс, у нас было десять шахт, и я поначалу был шахтером, спускался в шахту, знаю всю эту «кухню», - делится воспоминаниями Николай Петрович. - Все существующие тогда десять шахт я посещал по роду своей деятельности. Многие горняки даже подсмеивались надо мною, мол, ты же врач, что ты соображаешь в шахте? А ведь не знали, что я соображаю ничуть не хуже их. В наши должностные обязанности также входили периодические медицинские и профилактические осмотры рабочих предприятий. Это и оформление профессиональных заболеваний. Мы расследовали такие случаи, и на основании документов, по состоянию здоровья человека устанавливали ему денежную компенсацию за потерянное на производстве здоровье. Такую деятельность мы выполняли в комплексе, вместе с городской больницей, службой госнадзорохрантруда».

Видно, не судьба…
«У меня, вообще, в юности была более техническая «жилка», но так вышло, что, поступив за компанию в мединститут, выбрал себе профессию на всю жизнь. С мальчишками мы мечтали и о штурманах дальнего плавания, хотел поступать я и в лётное училище, и даже серьезно к этому подготовился, но… случился конъюнктивит глаз и меня не взяли. 
Во время службы в армии нас направляли на подготовительные курсы для дальнейшего поступления в высшие учебные заведения (ВУЗы). Но были случаи, когда в армейскую часть приходили запросы для зачисления на подготовительные курсы из самих ВУЗов. Я хотел поступить в Высшее инженерно-техническое училище в Ленинграде, и мне пришел оттуда вызов. Но тут меня вызвали в штаб и сообщили о направлении на курсы переводчиков в МГУ (Московский Государственный университет имени М.В. Ломоносова – примечание).  Мне почему-то сразу пришла мысль, что меня попросту проверяют и хотят «поймать», ведь, если бы я согласился, получилось бы, что я, на самом деле, никуда не хочу. Я продолжал настаивать на Ленинградском училище, и, в результате, меня не направили никуда. Такие строгие порядки были в армии. Нас, троих из зенитного дивизиона, зачислили тогда на  подготовительные курсы в Волгоградское транспортное училище, курсы были платными, а у меня не было возможности оплачивать обучение, так меня сразу и отчислили. В 90-е годы, мне, майору запаса, предлагали переехать в Польшу, но жена отказалась сразу, да и сын был маленьким. А, возможно, я и стал бы военным, но ведь не сложилась моя военная судьба», - рассказывает Николай Петрович.

Служебный долг
Николай Петрович вспоминает, как в 1986 году, в июне-июле месяце, в связи с событиями в Чернобыле, он стал начальником радиологического отдела в районном центре Макарово, который граничит с Чернобылем: «Когда это случилось, я был в отпуске, возвращаюсь - а у меня командировка в Киевскую область. В Киеве, в Министерстве здравоохранения, меня распределили в Макарово, а некоторые поехали непосредственно в Чернобыль. Я в Институте усовершенствования врачей изучал радиологию, был знаком с этим делом, поэтому меня направили в радиологическую группу. Мы вели контроль над всем, что поступало в сторону Киева с северных районов. Все сельскохозяйственные продукты – молоко, мясо везли через нас, мы давали «добро» на всю продукцию, которая шла на Киев. Кроме того, мы вели надзор за отселением из зараженной зоны людей. В Макаровском районе велось строительство для переселенцев из «грязной» зоны. Мы вели контроль и над этим строительством тоже. Со всех областей Украины, в том числе, из Луганской, были строительные организации. Каждой области давалось задание построить поселок. И в чистом поле, на целине, эти поселки возводились. Находились мы там немногим больше месяца. Нам говорили, что синтетические вещи с собой брать нельзя. А у меня был костюм – постираешь его, вывесишь, и гладить не нужно – скорее всего, из синтетики. И я поехал в нем. Едем в машине, а меня, будто иголками, везде колет. В Макарово мы исследовали и воду, и растительность, и по нашим показаниям, дела были не слишком хорошими. Помню случаи, когда наша врач-пищевик из Луганска, во время активной работы прибора по измерению уровня радиации, начинала заразительно смеяться, что, конечно, было неадекватным».
Как ликвидатор Чернобыльской аварии, Николай Окорочков был отмечен в газете «Рабочее слово» №17(5210) от 29.04.2011г. в рубрике «Чернобыль, 25 лет спустя», в статье «Шрамы Чернобыля в их сердцах» и на общем фото ликвидаторов в Чернобыльской зоне отчуждения.
Также в газете «Рабочее слово» №17(5314) от 26.04.2013г. в статье «Мы были там, где быть с тобой должны», где он описывал отдельные моменты пребывания в зоне Чернобыльской АЭС.
Клуб по «интересам»
«Был у нас в городе интеллектуальный клуб «Белые вороны», - вспоминает наш герой, - где заводилами были Свистухин Егор Валентинович, Степанова Ольга Ивановна. Уже и не припомню, как именно я туда попал, но помню - туда попадали те, кто что-то умел делать. У меня хорошо получалось писать четверостишия. Было весело, мы были молоды и отлично проводили свой досуг, много танцевали. Начал свое существование клуб с 80-х годов, и собирались мы почти до 1996 года. Были там преподаватели техникума, учителя школ, медицинские работники. В общей сложности, активных участников было около 30 человек. Специального места у нас не было, мы собирались то в музее, то в школе, то в здании исполкома. Когда была определенная тема, мы под нее работали более организованно, а когда нет «тропинки»… сейчас я этим почти не занимаюсь».

О том, что «для души»…
«Я люблю шахматы, участвовал в шахматных турнирах, да и сейчас еще иногда играем с приятелями. Люблю нарды, к которым привязался еще с армии. Помню, в армии молодой офицер, после училища, никак не понимал нашего увлечения и называл нарды глупой игрой, а потом так пристрастился к этой игре, что мнение о ней поменялось. Я не люблю игру в карты. Она у меня ассоциируется с «фоновым» распитием спиртных напитков и беспросветным курением. Я бросил курить на втором году службы в армии, когда заметил, что после отбоя каждые два часа у меня возникал сильный кашель, который успокаивался после небольших перекуров, но очень мучил все остальное время. У меня начинался бронхит курильщика. Но бросал курить я в тяжелое время дембеля. В то время были популярны папиросы «Казбек», и были они в огромном количестве, повсюду – лежали на всех подоконниках, кури – не хочу. Это был очень большой соблазн. Буквально через неделю я заметил, что стал реже просыпаться по причине кашля, потом еще реже, и так, постепенно, поборол эту злостную привычку.
Я всегда любил спорт. В институте занимался гимнастикой. И сейчас, в силу своих возможностей, занимаюсь силовой гимнастикой дома ежедневно, по полтора часа. Также каждый день я обливаюсь ледяной водой. Ставлю в морозилку бутылку и, после занятий гимнастикой, обливаюсь. Могу заметить, что проработал два с лишним года, и вообще не было простудных заболеваний. А вот на Крещение в прорубь не окунаюсь – не считаю это серьезным. Закаляться нужно ежедневно, а не раз в год. Я и в армии занимался гимнастикой. Жена меня в этом не поддерживает, бывает, критикует, что я что-то там делаю не так, как показали по телевизору.
Я в армии два года был шофером, развозил воду. Так вот, пока все солдаты спали, я рано утром, перед поездкой, ежедневно занимался гимнастикой. 
Какая прелесть эта дача!
Люблю я работать на даче, хотя иногда она выходит мне «боком». Один раз поздней осенью я сильно разбил себе голову, упав при спиле сухой ветки. Так получилось, что рядом никого не оказалось, и некому было помочь, а кровь буквально заливала мне лицо. Потом я нашел соседа и тот отвез меня на санпропускник, ставили мне скобы. 

И еще один курьезный случай…
Помню, купил себе мопед. С первого раза не приспособишься, и он так меня понес, что я чудом уцелел при «встрече» с бетонным блоком. Я просто упал на бок, чтобы на всей скорости не врезаться в блок. Очень болела нога. Но, зато, летом, в жаркие дни, когда люди добирались на дачу в переполненной маршрутке, я приезжал туда на мопеде», - улыбаясь, завершает свой рассказ Николай Петрович.

Простой человек из российской глубинки. С простой человеческой судьбой. С добрым прищуром глаз, в которых задорной искоркой пробивается неподдельная любовь к жизни, где случилось так много хорошего и светлого, что нельзя было не поделиться простым человеческим счастьем с вами, наши дорогие читатели.
Автор: на